Определить насколько каноничным было такое заведомо неканоничное событие как "Великий раскол" не представляется возможным, однако, когда 16 июля 1054 года, прямо во время богослужения в Святой Софии, Папский легат кардинал Гумберт вручил отлучение от Церкви всем Православным христианам, не признающим главенство Римской кафедры, это несомненно сделало явным существование двух существенно различных субъекта истории - Православного Востока и Католического Запада. Для Западного искусства это было началом художественного расхождения с Православием и одновременно временем величайших художественных достижений, причем, восхищаясь этими достижениями, нельзя забывать, что наивысшая точка подъема всегда является началом падения.
Надо сказать, что влияние "Благой вести" на норманнов выразилось прежде всего в том, что эти чемпионы коварства и войны внезапно возжаждали упорядоченности жизни и государственного строительства для минимизации зла в современной им варварской Европе. Дело в том, что после смерти Карла Великого цивилизационное христианство начало разваливаться, а когда в 905 умер последний Итальянский Каролинг, а в 911 году последний Каролинг немецкий, в Священной Римской Империи окончательно воцарилась мерзость запустения. Достаточно сказать, что Папство в течении 60 лет управлялось группой куртизанок, в связи с чем 10-ый век в Риме получил название эпохи порнократии. В этот период, большинство Пап умирало вскоре после избрания, но успев оставить после себя длинный шлейф злодейств, и только благодаря вмешательству Императора Оттона I Великого в 963 году эта традиция прервалась и на Папском троне оказался клирик, известный своим аскетическим образом жизни.
Стилистические совпадения Москвы 1935 года с эпохой Жильбера Орильякского, столь точно подмеченные гениальным писателем, выявляют глубинное, сущностное единство тех исторических процессов, которые происходили в Италии 11 века и в СССР за год до того, как Лев Троцкий уехал из Европы, а Адольф Гитлер выкинул в корзину Версальский договор. На этом балу в посольстве США в Москве, в то время де-факто анти-христианской столице мира, помимо глав дипломатических миссий всех мировых держав и ведущих представителей художественной и научной интеллигенции, присутствовали все руководители Коминтерна, военной и партийной элиты СССР и Сталинского ордена меченосцев. Неудивительно, что "Евангелие от дьявола", в котором Михаил Булгаков описал этот бал в Москве 1935 года, прекрасно могло бы вписаться в прижизненную библиотеку Алкуина, особенно если не обращать внимание на выпадающее из контекста словечко "примус".
Надо сказать, что до этого бала Уильям Буллит был ослеплен любовью к В.И.Ленину, с которым он встречался по поручению тайного советника Вудро Вильсона полковника Хьюза, и писал, что "Ленин является выдающимся, честным, прямым, добрым человеком с хорошим чувством юмора" и видел в коммунистическом перевороте "продолжение великого американского эксперимента свободы". А от Троцкого он был просто в восторге и считал, что "Троцкий намного опережает нас (США) на пути к либерализму".
Интересно отметить, что уже тысячу лет тому назад, в момент своего рождения и Франция и Нормандия ясно показали свое историческое предназначение врача и внутреннего оппонента цивилизационного христианства. В частности в 10 веке кризис цивилизационного христианства в Западно-Франкской империи, по сравнению с Восточной, был не столь очевиден, причем в значительной мере благодаря влиянию норманнов. Бывшие пираты, став вассалами короля, по-прежнему не боялись посмотреть на цвет чужой крови, и это охлаждало горячие головы желающих с оружием в руках доказывать голубизну крови своей. Не менее существенное влияние оказали норманны и на жизнь Церкви. В частности превращение герцогом Нормандским Ричардом I морально-разложившейся общины святого Обера в образцовый монастырь Мон-Сен-Мишель, несомненно, связано с Клюнийской реформой, начатой примерно в это время аббатом Одоном Клюнийским. Клюнийская реформа создала единую систему из более чем 2000 монастырей, разбросанных по всей Западной Европе, ставших источником административных кадров для всех государств того времени. Именно эти кадры, ставшие основой европейской бюрократии, укрепили европейские государства и в, конечном итоге, вывели Западную Европу из 500 летнего кризиса варварства. То, что Клюнийская реформа католических монастырей и государственное строительство норманнов удивительно точно дополняли друг друга и совместно представляли собой некую реализацию идей Карла Великого и Алкуина, наводит на мысль о существовании некоего центра стратегического планирования, способного на значительные интеллектуальные усилия. С этой точки зрения особый интерес представляет тот факт, что аббат Одон Клюнийский был библиотекарем аббатства Клюни примерно в то-же время, когда аббат Майнар, впоследствии возглавивший монастырь Мон-Сен-Мишель, был библиотекарем аббатства Сан-Вандрий, исторически связанного с Клюни.
То, что в дальнейший, при аббате Одилоне, ход Клюнийской реформы шел в теснейшем взаимодействии с Нормандскими герцогами не вызывает никаких сомнений, причем если во всей остальной Европе одним из основных направлений этой реформы было выведение клюнийских монастырей из под контроля светских правителей и местного епископата, то в Нормандии и в южной Италии Клюнийская реформа с одобрения Пап шла под руководством местных норманнских властителей. В частности один из архитекторов Клюнийской реформы аббат монастыря Святого Бенигнуса в Дижоне Уилльям Вольпианский, был приглашен Ричардом II в 1001 году реформировать аббатство Фекамп, ставшее усыпальницей Нормандских герцогов, а затем стал тем самым архитектором, который принял, то поразительное по смелости решение поместить трансепт собора Мон-Сен-Мишель на самую вершину горы, которое собственно и сделало этот собор одним из чудес света.
В дальнейшем Клюнийская реформа монастырской жизни стала основой Григорианской реформы Католической Церкви, проведенной питомцем Клюни Папой Григорием VII, причем военно-политическим мотором этих реформ стали внуки Гунноры де Креппон и Ричарда I, дети их дочери Фразенды, вышедшей замуж за бедного нормандского дворянина Танкреда де Отвиля
Семена этой нормандской мечты упали на благодатную почву анархии в Италии, усугубляемой набегами на Рим сарацин, прочно обосновавшихся в Сицилии. Прибыв в Италию, молодые норманны поначалу присоединились к восстанию лангобардов против Византии, но потерпели поражение от варягов и русов - своих кузенов из России и Скандинавии, которых Владимир Святой отправил на помощь Византийскому Императору, а тот послал их в Италию на помощь катапану Василию Боиоаннесу. После этого урока норманны, постоянно получавшие подкрепления из Нормандии, решили добывать себе графства и герцогства в качестве наемников, не утруждая себя религиозно-идеологическими веригами, и постоянно переходя с одной воющей стороны на другую, весьма прагматично стремились оказаться на стороне победителей.
В 1035 на Итальянский театр военных действий прибывают первые Отвили - Вильгельм и Хэмфри, которые быстро завоевывают популярность среди норманнов своими подвигами в ходе сицилийской экспедиции византийцев под командованием греческого генерала Георгия Маниака. К сожалению, поссорившись с генералом Маниаком, Отвили вернулись в Апулию и присоединились к новому восстанию лангобардов, нанеся ряд поражений Византии. Переходы на сторону противника вождей лангобардов сводили эти победы на нет, до тех пор, пока в 1042 году на собрании в Мельфи норманны не избрали своим предводителем Вильгельма Отвиля, присвоив ему титул графа Апулии. Это избрание сочеталось с обещанием князя Солерно Гвемара узаконить власть норманнов в областях освобожденных от византийцев, которое впоследствии было подтверждено Императором Священной Римской Империи Генрихом III. Война с «византийскими еретиками» не помешала вражде с Римским Папой, но после того, как в 1053 году норманны, под командованием Хэмфри Отвиля и его брата Роберта Гвискара, разгромили войска Папы Льва IX и взяли его самого в плен, доверительная 9-месячная беседа о путях развития цивилизационного христианства между высокочтимым пленником и его почтительными тюремщиками привела к прочному, стратегическому союзу между Папством и норманнами. Этот союз имел действительно геополитические последствия, поскольку он не только заложил основу будущих реформ Папы Григория VII, но и создал военно-политические предпосылки великого раскола.
До этого момента Католичество, потрясенное "блеском и нищетой куртизанок", находилось в состоянии обморока. Папы, после смерти Карла Великого, на горьком опыте убедились, что Lex Salica не позволяет создать прочное, в том числе и в военном отношении государство, и периодически восстанавливали нормальное церковное общение с Православными.. Несмотря на эти попытки, Папа Лев IX не однократно, хотя и безуспешно, пытался подчинить себе юг Италии, находившийся под церковной юрисдикцией Константинопольского Патриарха. Но когда он почувствовал за своей спиной не только военную, но и моральную поддержку воспитанников аббатства Мон-Сен-Мишель, его убежденность во всемирно-историческом значении Франкфуртского собора, включая примат Папской юрисдикции и непогрешимость Папы ex-cathedra, стала непоколебимой, тем более, что противоречие этой убежденности Православию оказалось очень кстати в связи с необходимостью легитимации Папой Львом IX выщеупомянутых обязательств Императора Генриха III перед Вильгельмом де Отвилем.
Таким образом,когда попытки взять под свой контроль южную Италию вызвали ответные меры Константинопольского Патриарха Михаила Кирулария, союз Папства с итальянскими норманнами превратил католичество в единственно верное учение и преобразующую силу общества, и уже через год привело Папу Льва IX к решению привести положение де-юре в соответствие с положением дел де-факто и послать в Византию для урегулирования конфликта архиепископа Сицилии кардинала Гумберта, известного своими дипломатическими способностями. Взаимные анафемы, проистекшие из этого урегулирования, завершили процесс духовного и политического формирования глобального Запада, начатый Карлом Великим и Папой Львом III 25 декабря 800 года.
Обретение новым духовным субъектом истории соответствующих организационных и политических форм не заставило себя долго ждать, и в 1059 году Папа Николай II созвал знаменитый нулевой Латеранский Собор, первым делом признавший норманнские завоевания в Италии и принявший In Nomine Domine - основные, базовые каноны Католической Церкви:
1. Осуждение брачной жизни духовенства, как «противоречащей основам веры».
2. Освобождение Церковной власти от Императора и других светских правителей.
3. Создание коллегии кардиналов-епископов, как собрания епископов, единственно полномочных избирать Римского Папу.
Несмотря на то, что в 1061 году синод в Базеле, созванный под контролем Императора Генриха IV, объявил декреты нулевого Латеранского собора, не имеющими силы, каноны "In Nomine Domine", особенно третий, оказались весьма жизнеспособными. В частности именно коллегия кардиналов (конклав), как структура параллельная традиционной церковной иерархии и вместе с тем, благодаря своему исключительному праву выбирать главу Церкви, стоящая над ней, до сих пор служит прецедентом и лекалом при создании всевозможных элитарных, квази-идеологических сообществ в Западной Европе, причем не только католических.
Именно в это время, когда духовная и политическая пропасть внезапно разверзлась между восточным и западным христианством и с удивительной скоростью стала расширяться, грозя уничтожить обоих участников конфликта, литургическое искусство, ставшая на какое-то время единственным мостом через эту пропасть, доказало, что в Западной Европе продолжает жить и развиваться потрясенность "красотой Христа". Помимо того, что Византия по-прежнему была источником знаний, государственного и административного опыта, она продолжала оставаться законодателем в литургическом искусстве. Православные иконы этого периода, получившего название Второго Золотого Века византийского искусства, продолжали вызывать восхищение у западных христиан, причем величайшим почитателем Византийского искусства, стал Рожер II - сын младшего из братьев Отвилей, Рожера I, отвоевавшего в 1088 году у арабов Сицилию.
Рожер I Сицилийский был человеком выдающихся способностей, лично участвовавшим в решающих исход сражения единоборствах, военным инженером, научившим норманнов использовать стенобитные машины, дипломатом и веротерпимым государем, последовательно проводившим политику "свободы вероисповедания" по отношению к мусульманам и Православным грекам, что выгодно отличало его от других норманнских властителей. Он предвосхитил политику Папства после Флорентийской унии, осторожно, не меняя обряда богослужения, замещая умерших православных священников латинскими клириками. Его сын Рожер II, благодаря творческому развитию этой политики, сумел распространить графство отца на Апулию и Калабрию, создав Сицилийское королевство. Рожер II построил самый могучий флот Средиземноморья и, пока остальная Европа зверела в бессмысленных крестовых походах, он, благодаря этому флоту, весьма прагматично наполнил казну, захватив порты на побережье Судана и Туниса, через которые шли торговые пути во внутреннюю Африку. Разрушив планы Императора Конрада III в Италии, захватив в плен Папу, и разграбив Афины, Фивы и Коринф, он почти сумел объединить против себя Западную и Восточную Империи, а также Папство, и только вмешательство высших сил предотвратило этот воистину геополитический, но, с учетом последующей истории, несколько противоестественный союз. Внеся таким образом свой вклад в международное экуменическое движение, Рожер II, не участвуя в крестовых походах, но будучи родственником Балдуина Антиохийского, потребовал себе после его смерти княжество, и, в обеспечение своих требований, захватил в заложники латинского архиепископа Антиохийского. Эти действия исключили возможность использование его флота крестоносцами и взорвали изнутри логику крестовых походов.
Но самое поразительное это то, что Рожер II сумел превзойти даже своего действительно выдающегося отца, превратив его и свои военно-политические достижения в значительно более важные достижения культурно-цивилизационные. Прекрасно владея греческим и арабским языками, математикой, естественными науками, географией и философией, он собрал при своем дворе лучших арабских и греческих ученых, превративших Палермо в наиболее значительный научный центр Европы. Именно в Палермо европейцы смогли ознакомиться с достижениями Византийской и арабской цивилизаций в обстановке мира и сотрудничества, в то время как заслуги культурного обмена на полях сражений Испании, Балканского полуострова, Малой Азии и Ближнего Востока сильно преувеличенны, за исключением быть может культурного обмена между духовными чадами Ага-Хана и последователями Бернара Клервоского - . главного оппонента Рожера II в вопросе о допустимости Папы еврейского происхождения,
Эти достижения в области государственного строительства, были кодифицированы в своде законов, получившим название Арианские ассизы, недавно обнаруженные в библиотеке аббатсва Монте-Кассино. Арианские ассизы неявно представляли собой план построения Империи на основе идей Юлия Цезаря и имели для последующей истории Европы значение, сравнимое со значением кодекса Юстиниана.
Но весь трагизм неисполнимости великих замыслов этого поистине гениального человека становится понятным только при сопоставлении геополитических планов Рожера II с его же художественной программой, реализованной, как в католической Палатинской Капелле Норманнского дворца, так и в Православной церкви Санта-Мария-дель-Аммиральо, также называемой "адмиральской" церковью, в честь ее строителя и спонсора, флотоводца и "эмира эмиров"(адмирала) Сицилии Георгия Антиохийского.
Более того, сопоставление этой мозаики с имперскими интенциями "Арианских ассиз" приводит к выводу, что на ней изображена коронация не короля, а Императора Рожера II. (король - это термин производный от термина Каролинг). Причем то, что Рожер II вполне сознательно поместил этот символ своих Имперских амбиций именно в посвященную Богоматери Православную Церковь, а не в католическую Палатинскую капеллу Норманнского дворца, заставляет предположить, что этот правнук создателей аббатства Мон-Сен-Мищель и наследник всех обязательств Императора Генриха III перед Вильгельмом Отвилем, легитимированных Папой Николаем II и нулевым Латеранским собором, в глубине души знал не только в чем сила, но и в чем Правда.
Эта догадка получает дополнительное подтверждение при анализе одного из самых блистательных произведений западно-европейской архитектуры - Паллатинской капеллы Норманнского дворца в Палермо. Тонкий ценитель византийского искусства, человек несомненно потрясенный красотой Христа, блестяще образованный король Сицилии был знаком, как с Платоновской "аллегорией пещеры", так и с тем, что в Православной традиции золото используется для символического изображения Фаворского Света. Поэтому, когда мерцающее золотом великолепие Палатинской капеллы, которую сам Рожер II называл "золотой пещерой", сравнивают с удивительно сдержанным, точно вписанным в образ Богородицы применением золота в первой, исполненной после поражения иконоборчества, мозаике Святой Софии, оставляющей сильное, действительно "выстраданное" впечатление луча света из Мира Горнего, врывающегося в пещеру "мира сего", предположение о крипто-Православном мировоззрении Рожера II, превращается в нечто большее. Действительно, сравнение мозаики Богородицы в апсиде Святой Софии, исторически посвященной торжеству Православия, и этого самого "византийского" из католических храмов оставляет такое впечатление, будто Рожер II, стоя на возвышении в "золотой пещере" часовни Дворца Норманнов в Палермо, получившем название трона Каролингов, восклицает, раскрывая замысел Палатинской капеллы:
"Мир сей действительно пещера-темница, в которые на нас смотрят образы Христа и его Святых, но золото в этой темнице символизируют ее стены."
Но и без того выдающийся король Сицилии Рожер II превосходит самое себя в художественном замысле собора в Чефалу, центром которого является мозаика Христа Пантократора (Вседержителя). Эта мозаика в конхе апсиды несомненно является ответом Рожера II на мозаику Христа Пантократора в монастыре в Дафни, в 10 километрах от Афин, которую он увидел когда в 1147 году Афины были захвачены флотом Рожера II под командованием православного адмирала Георгия Антиохийского. Эта мозаика за 30 лет до начала сооружения собора в Чефалу потрясла весь Православный, и не только Православный мир контрастом купольного образа Христа Пантократора, как Судии праведного на Страшном суде, с мягкими красками и утонченной пластикой сцен домашней жизни Христа, изображенных на остальных мозаиках этого собора. Аналогично яркие, праздничные краски Христа Пантократора в соборе Чефалу, контрастируют с поистине трагическим выражением глаз Христа, потрясающим при более внимательном взгляде на эту мозаику. Это сопоставление заставляет задуматься не только о личной трагедии крипто-Православного наследника анти-византийского договора германского Императора, Вильгельма де Отвиля и Папы Римского, но и о трагедии всего политического христианства, утратившего во имя ценностей мира сего полноту общения со Христом и обреченного рано или поздно осознать всю бесплодность попыток обрести её вновь, принудив к переходу на свою сторону всех тех, кто эту полноту сохранил.
Конечно образ Судии праведного на куполе монастыря в Дафни невозможно совместить с планом заставить Доброго пастыря, за неимением стада, признать своими овцами цивилизационных христиан, и это становится особенно ясно при сопоставлении образа Иешуа Га-Ноцри в вышеупомянутом романа Михаила Булгакова с особенностями восприятия мозаик в Чефалу специалистом по норманнской Сицилии Джоном Норвич:
«Он (автор мозаики) создал самое великое изображение Вседержителя – возможно, самое великое из всех изображений Христа – в христианском искусстве. Только одно изображение в Дафни около Афин может с ним сравниться; но хотя они и относятся почти к одному времени, контраст между ними поразителен. Христос из Дафни тёмен, тяжёл, угрожающ; Христос из Чефалу, при всей Своей силе и величии, не забыл, что Его миссия – искупление. В Нём нет ничего мягкого и слащавого; однако печаль в Его глазах, открытость Его объятий и даже два отдельных локона, спадающие на лоб, говорят о Его милосердии и сострадании.»
Этот анализ, это самоотождествление с Рожером II потомка основателя Ганноверской династии, офицера флота ее Величества, британского дипломата в Югославии и в Ливане, члена палаты лордов виконта Норвич, чья церковь вслед за Рожером II повторила путь от Святого Патрика к крипто-Православию, через аббатство Мон-Сен-Мишель, только подтверждает аналогию мировосприятия этого архитипичного англичанина с романом Михаила Булгакова, но окончательно раскрывает свое значение та мозаика смыслов, которую король Сицилии заложил в свою художественную программу, при сравнении грустного очарования Христа Пантократора в Чефалу, "печали в Его глазах, открытости Его объятий и даже двух отдельных локонов, спадающих на лоб", с "милосердием и состраданием" Христа на мозаике Деисуса в Святой Софии, являюшейся продолжением художественной традиции Христа Патократора в Дафни, заказанной Михаилом Палеологом 15 августа 1261 года, в честь окончания 57-летнего владычества цивилизационного христианства над Святой Софией.
 Гуннора де Крепон утверждает устав монастыря Мон-Сен-Мишель. XII век | Понять и оценить эти во многом парадоксальные достижения возможно только в их связи со стратегическим союзом нормандских последователей Алкуина, и Папства, ставшего на путь цивилизационного Христианства. Этот союз напрямую связан с герцогом Нормандским Ричардом I и с его "датской", а впоследствии законной женой Гуннорой. История любви этой пары очень важна для понимания того, каким образом Гуннора де Крепон преобразила Европу, родив Ричарду I девять детей, которые стали родоначальниками львиной доли аристократических семейств Европы. Гуннора жила со своей сестрой Сейнфредой, женой лесника, когда ее увидел Ричард I, охотившийся поблизости, и пожелал, чтобы она стала его любовницей. Но Сейнфрейда, оказавшаяся добродетельной женщиной, отказалась от этой чести, и Ричард I вынужден был примириться с ее отказом. Вместо этого он женился на ее незамужней сестре Гунноре, которая впоследствии оказалась не только красавицей, но и премудрой вдохновительницей создания интеллектуального центра западного христианства - аббатсва Мон-Сен-Мишель. |
Между тем Архиепископ Реймский Адальберон под влиянием бывшего аббата Боббио и крупнейшего ученого своего времени Жильбера Овернского (Орильякского) перестал поддерживать последнего представителя династии Каролингов в западной империи и после его смерти в 987 году короновал Гуго Капета. Это привело к окончательному распаду Империи Карла Великого и созданию на обломках Западной Империи французской государственности. Тысячелетие Рождества Христова цивилизационное христианство встречало во главе с Папой Сильвестром II, причем под этим именем выступал никто иной, как вышеупомянутый архитектор создания Франции, Жильбер Орильякский. Он был Папой великой учености, приобретенной им в Барселоне, Кордовском Халифате и в библиотеке монастыря Боббио и привнес в Европейскую науку астролябию, глобус, счеты и арабские цифры, что, в сочетании с борьбой против симонии и конкубинатом среди священников, обеспечило ему актуальную до сих пор репутацию чернокнижника. В частности, согласно свидетельству Михаила Булгакова именно обнаружение в Москве рукописей папы Сильвестра II заставили приехать в СССР мессира Воланда, а первого посла США в СССР Уильяма Буллита предоставить 24 апреля 1935 года Спасо-Хаус для проведения «весеннего бала полнолуния». |  Жильбер Овернский,(Орильякский). Isagoge Geometriae (Введение в геометрию), Латынь. середина XII века. |
 Жена, облечённая в солнце миниатюра Геррады Ландсбергской, XII век | Самое интересное, что Уильям Буллит, потомок Джорджа Вашингтона, человек наделенный выдающимся даром визионера, применение которого к международной политике так поразило не только Франклина Делано Рузвельта, но и все правительство США, действительно стилистически соответствовал скорее эпохе Гунноры де Креппон и нормандской интерпретации откровения Иоанна Богослова (Откр.12:7-9), в которой повествуется о небесной битве архангела Михаила и его ангелов с семиглавым и десятирогим драконом, преследовавшем Жену, облечённую в солнце, и её младенца: « И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали [против них], но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним », «и обрели дракон и ангелы его человеческий облик, и рассеялись между людьми, чтобы не нашли их. А в месте падения дракона появился остров Мон-Сен-Мишель, на котором Святой Обер по наущению Архангела Михаила воздвиг святилище в честь этой победы. |
| После этого бала великий визионер внезапно "узрел истинную природу коммунистического режима" и детальный анализ этих "видений", описанных в его донесениях Рузвельту, показывает, что именно на этом балу посол США в СССР, поклонник Ленина и Троцкого внезапно узрел такое будущее России, что во время второй мировой войны призывал США к войне против СССР. Более того, есть очень серьезные основания полагать, что именно рукопись Жильбера Орильякского, тысячу лет тому назад убедившая Архиепископа Реймского короновать Гуго Капета и таким образом похоронить Империю Карла Великого, в 1935 году не позволила Уильяму Буллиту навязать своё виденье будущего кому-то очень авторитетному из числа гостей на балу в Спасо-Хаус, в результате чего роман другого визионера, Ильи Эренбурга "Трест Д.Е." оказался просто сатирой, быть может поразительно точной в деталях, но ошибочной в главном - в понимании роли Франции и "Нормандии" в Империи Карла Великого и роли Егорова и Кантария в попытке ее воссоздать и распространить на весь мир. |  Уильям Буллит - первый посол США в ССССР. |
То, что в дальнейший, при аббате Одилоне, ход Клюнийской реформы шел в теснейшем взаимодействии с Нормандскими герцогами не вызывает никаких сомнений, причем если во всей остальной Европе одним из основных направлений этой реформы было выведение клюнийских монастырей из под контроля светских правителей и местного епископата, то в Нормандии и в южной Италии Клюнийская реформа с одобрения Пап шла под руководством местных норманнских властителей. В частности один из архитекторов Клюнийской реформы аббат монастыря Святого Бенигнуса в Дижоне Уилльям Вольпианский, был приглашен Ричардом II в 1001 году реформировать аббатство Фекамп, ставшее усыпальницей Нормандских герцогов, а затем стал тем самым архитектором, который принял, то поразительное по смелости решение поместить трансепт собора Мон-Сен-Мишель на самую вершину горы, которое собственно и сделало этот собор одним из чудес света.
В дальнейшем Клюнийская реформа монастырской жизни стала основой Григорианской реформы Католической Церкви, проведенной питомцем Клюни Папой Григорием VII, причем военно-политическим мотором этих реформ стали внуки Гунноры де Креппон и Ричарда I, дети их дочери Фразенды, вышедшей замуж за бедного нормандского дворянина Танкреда де Отвиля
 Битва архангела Михаила с драконом над аббатством Мон-Сен-Мишель. Миниатюра из Великолепного часослова герцога Беррийского. Начало XV в. | Эти дети принадлежали к первому поколению норманнов, для которого, благодаря аббатсву Мон-Сен-Мишель, основанному их бабушкой Гуннорой и дедушкой Ричардом, легенда о битве Святого Михаила с драконом стала способом самоидентификации. Поэтому, после того, как в 1016 году, буйный нрав их ровесников и соседей. Осмонда и Райнульфа Дренго, воспитанных не только на откровении Иоанна Богослова, но и на языческих сагах норманнских пиратов, вступил в противоречие с планами Ричарда II установить верховенство закона в Нормандии, бузотерам не пришло в голову ничего другого, коме как во главе 40 вооруженных приятелей совершить паломничество в Италию, в пещеру-святилище Михаила Архангела на горе Монте-Гаргано, где, согласно нормандской легенде началось то сражение Михаила Архангела с Сатаной, которое закончилось на горе Сен-Мишель падением древнего дракона с небес на землю. По свидетельству Вильгельма из Апулии, норманнские паломники встретили там Мелуса из Бари, поднявшего незадолго до этого мятеж лангобардов против власти Византийских Императоров над южной Италией. Когда поэтическое воображение нормандских паломников пришло в соприкосновение с жаждой недавних ариан, лангобардов освободиться от власти византийцев, пример Роллона, боевым топором добывшего себе герцогство, не мог не прийти им в голову. |
В 1035 на Итальянский театр военных действий прибывают первые Отвили - Вильгельм и Хэмфри, которые быстро завоевывают популярность среди норманнов своими подвигами в ходе сицилийской экспедиции византийцев под командованием греческого генерала Георгия Маниака. К сожалению, поссорившись с генералом Маниаком, Отвили вернулись в Апулию и присоединились к новому восстанию лангобардов, нанеся ряд поражений Византии. Переходы на сторону противника вождей лангобардов сводили эти победы на нет, до тех пор, пока в 1042 году на собрании в Мельфи норманны не избрали своим предводителем Вильгельма Отвиля, присвоив ему титул графа Апулии. Это избрание сочеталось с обещанием князя Солерно Гвемара узаконить власть норманнов в областях освобожденных от византийцев, которое впоследствии было подтверждено Императором Священной Римской Империи Генрихом III. Война с «византийскими еретиками» не помешала вражде с Римским Папой, но после того, как в 1053 году норманны, под командованием Хэмфри Отвиля и его брата Роберта Гвискара, разгромили войска Папы Льва IX и взяли его самого в плен, доверительная 9-месячная беседа о путях развития цивилизационного христианства между высокочтимым пленником и его почтительными тюремщиками привела к прочному, стратегическому союзу между Папством и норманнами. Этот союз имел действительно геополитические последствия, поскольку он не только заложил основу будущих реформ Папы Григория VII, но и создал военно-политические предпосылки великого раскола.
До этого момента Католичество, потрясенное "блеском и нищетой куртизанок", находилось в состоянии обморока. Папы, после смерти Карла Великого, на горьком опыте убедились, что Lex Salica не позволяет создать прочное, в том числе и в военном отношении государство, и периодически восстанавливали нормальное церковное общение с Православными.. Несмотря на эти попытки, Папа Лев IX не однократно, хотя и безуспешно, пытался подчинить себе юг Италии, находившийся под церковной юрисдикцией Константинопольского Патриарха. Но когда он почувствовал за своей спиной не только военную, но и моральную поддержку воспитанников аббатства Мон-Сен-Мишель, его убежденность во всемирно-историческом значении Франкфуртского собора, включая примат Папской юрисдикции и непогрешимость Папы ex-cathedra, стала непоколебимой, тем более, что противоречие этой убежденности Православию оказалось очень кстати в связи с необходимостью легитимации Папой Львом IX выщеупомянутых обязательств Императора Генриха III перед Вильгельмом де Отвилем.
Таким образом,когда попытки взять под свой контроль южную Италию вызвали ответные меры Константинопольского Патриарха Михаила Кирулария, союз Папства с итальянскими норманнами превратил католичество в единственно верное учение и преобразующую силу общества, и уже через год привело Папу Льва IX к решению привести положение де-юре в соответствие с положением дел де-факто и послать в Византию для урегулирования конфликта архиепископа Сицилии кардинала Гумберта, известного своими дипломатическими способностями. Взаимные анафемы, проистекшие из этого урегулирования, завершили процесс духовного и политического формирования глобального Запада, начатый Карлом Великим и Папой Львом III 25 декабря 800 года.
 Италия до начала норманнского завоевания. |  Южная Италия к моменту смерти Роберта Гвискара |  Южная Италия в 1112 году, когда Рожер II становится королем Сицилии. |
1. Осуждение брачной жизни духовенства, как «противоречащей основам веры».
2. Освобождение Церковной власти от Императора и других светских правителей.
3. Создание коллегии кардиналов-епископов, как собрания епископов, единственно полномочных избирать Римского Папу.
 Император Генрих IV босиком, в снегу в Каноссе | Конечно, в политическом христианстве изначально, подобно бомбе замедленного действия, тикал вопрос о том, кто кого назначает: "Папа Императора, или Император Папу?", получивший название "борьба за инвеституру", но детонатором этой бомбы оказались именно декреты нулевого Латеранского собора, заменившие право Императоров номинировать Пап на весьма расплывчатое право одобрения уже избранного Папы. Примечательно, что эти каноны были артикулированы не без помощи кардинала Гильдебранда, выходца из Клюни, ставшего впоследствии Папой Римским Григорием VII, реформатором Церкви, "канонизировавшим" Великий Раскол и победителем при Каноссе, где низложивший Папу Император Генрих IV, в 1077 году отлученный от Церкви и присяги подданных, три дня стоял босиком в снегу и молил Папу о прощении. |
Именно в это время, когда духовная и политическая пропасть внезапно разверзлась между восточным и западным христианством и с удивительной скоростью стала расширяться, грозя уничтожить обоих участников конфликта, литургическое искусство, ставшая на какое-то время единственным мостом через эту пропасть, доказало, что в Западной Европе продолжает жить и развиваться потрясенность "красотой Христа". Помимо того, что Византия по-прежнему была источником знаний, государственного и административного опыта, она продолжала оставаться законодателем в литургическом искусстве. Православные иконы этого периода, получившего название Второго Золотого Века византийского искусства, продолжали вызывать восхищение у западных христиан, причем величайшим почитателем Византийского искусства, стал Рожер II - сын младшего из братьев Отвилей, Рожера I, отвоевавшего в 1088 году у арабов Сицилию.
Рожер I Сицилийский был человеком выдающихся способностей, лично участвовавшим в решающих исход сражения единоборствах, военным инженером, научившим норманнов использовать стенобитные машины, дипломатом и веротерпимым государем, последовательно проводившим политику "свободы вероисповедания" по отношению к мусульманам и Православным грекам, что выгодно отличало его от других норманнских властителей. Он предвосхитил политику Папства после Флорентийской унии, осторожно, не меняя обряда богослужения, замещая умерших православных священников латинскими клириками. Его сын Рожер II, благодаря творческому развитию этой политики, сумел распространить графство отца на Апулию и Калабрию, создав Сицилийское королевство. Рожер II построил самый могучий флот Средиземноморья и, пока остальная Европа зверела в бессмысленных крестовых походах, он, благодаря этому флоту, весьма прагматично наполнил казну, захватив порты на побережье Судана и Туниса, через которые шли торговые пути во внутреннюю Африку. Разрушив планы Императора Конрада III в Италии, захватив в плен Папу, и разграбив Афины, Фивы и Коринф, он почти сумел объединить против себя Западную и Восточную Империи, а также Папство, и только вмешательство высших сил предотвратило этот воистину геополитический, но, с учетом последующей истории, несколько противоестественный союз. Внеся таким образом свой вклад в международное экуменическое движение, Рожер II, не участвуя в крестовых походах, но будучи родственником Балдуина Антиохийского, потребовал себе после его смерти княжество, и, в обеспечение своих требований, захватил в заложники латинского архиепископа Антиохийского. Эти действия исключили возможность использование его флота крестоносцами и взорвали изнутри логику крестовых походов.
Но самое поразительное это то, что Рожер II сумел превзойти даже своего действительно выдающегося отца, превратив его и свои военно-политические достижения в значительно более важные достижения культурно-цивилизационные. Прекрасно владея греческим и арабским языками, математикой, естественными науками, географией и философией, он собрал при своем дворе лучших арабских и греческих ученых, превративших Палермо в наиболее значительный научный центр Европы. Именно в Палермо европейцы смогли ознакомиться с достижениями Византийской и арабской цивилизаций в обстановке мира и сотрудничества, в то время как заслуги культурного обмена на полях сражений Испании, Балканского полуострова, Малой Азии и Ближнего Востока сильно преувеличенны, за исключением быть может культурного обмена между духовными чадами Ага-Хана и последователями Бернара Клервоского - . главного оппонента Рожера II в вопросе о допустимости Папы еврейского происхождения,
Кроме того, Рожер II начал собирать библиотеку, обладателем которой впоследствии стало аббатство Монте-Кассино. Именно в этой библиотеке состоялось знакомство Святого Фомы Аквинского с работами современников Рожера II "Воскрешение наук о Вере" Аль-Газали и "Путеводитель растерянных" Рамбама, благодаря которому он и приступил к созданию Summa Theologica. Сицилийское королевство, состояло из таких разнородных общин, как норманны католики, православные греки, и арабы мусульмане, и Рожер II, прекратив практику замещения Православных священников латинскими клириками, но последовательно проводя политику равноправия общин, сделал объединяющим фактором лояльность королю, чем создал прецедент и лекало для всех последующих многонациональных и многоконфессиональных абсолютных монархий Европы. |  Аббатство Монте-Кассино. |
Но весь трагизм неисполнимости великих замыслов этого поистине гениального человека становится понятным только при сопоставлении геополитических планов Рожера II с его же художественной программой, реализованной, как в католической Палатинской Капелле Норманнского дворца, так и в Православной церкви Санта-Мария-дель-Аммиральо, также называемой "адмиральской" церковью, в честь ее строителя и спонсора, флотоводца и "эмира эмиров"(адмирала) Сицилии Георгия Антиохийского.
 Коронация Рожера II Иисуса Христа. Санта-Мария-дель-Аммиральо. |
Эта догадка получает дополнительное подтверждение при анализе одного из самых блистательных произведений западно-европейской архитектуры - Паллатинской капеллы Норманнского дворца в Палермо. Тонкий ценитель византийского искусства, человек несомненно потрясенный красотой Христа, блестяще образованный король Сицилии был знаком, как с Платоновской "аллегорией пещеры", так и с тем, что в Православной традиции золото используется для символического изображения Фаворского Света. Поэтому, когда мерцающее золотом великолепие Палатинской капеллы, которую сам Рожер II называл "золотой пещерой", сравнивают с удивительно сдержанным, точно вписанным в образ Богородицы применением золота в первой, исполненной после поражения иконоборчества, мозаике Святой Софии, оставляющей сильное, действительно "выстраданное" впечатление луча света из Мира Горнего, врывающегося в пещеру "мира сего", предположение о крипто-Православном мировоззрении Рожера II, превращается в нечто большее. Действительно, сравнение мозаики Богородицы в апсиде Святой Софии, исторически посвященной торжеству Православия, и этого самого "византийского" из католических храмов оставляет такое впечатление, будто Рожер II, стоя на возвышении в "золотой пещере" часовни Дворца Норманнов в Палермо, получившем название трона Каролингов, восклицает, раскрывая замысел Палатинской капеллы:
"Мир сей действительно пещера-темница, в которые на нас смотрят образы Христа и его Святых, но золото в этой темнице символизируют ее стены."
 Мозаичное изображение Богородицы в апсиде Святой Софии. 867 г. |  Палатинская капелла "Золотая пещера". 1130 |  Палатинская капелла Мозаики купола.1130 |
 Мозаика Христос Вседержитель Купол собора в Дафни. 1100 г. |  Мозаика Христос Пантократор Конха апсиды в Чефалу. 1150 г. |  Мозаика Деисус Святая София. 1261 г. |
«Он (автор мозаики) создал самое великое изображение Вседержителя – возможно, самое великое из всех изображений Христа – в христианском искусстве. Только одно изображение в Дафни около Афин может с ним сравниться; но хотя они и относятся почти к одному времени, контраст между ними поразителен. Христос из Дафни тёмен, тяжёл, угрожающ; Христос из Чефалу, при всей Своей силе и величии, не забыл, что Его миссия – искупление. В Нём нет ничего мягкого и слащавого; однако печаль в Его глазах, открытость Его объятий и даже два отдельных локона, спадающие на лоб, говорят о Его милосердии и сострадании.»
Этот анализ, это самоотождествление с Рожером II потомка основателя Ганноверской династии, офицера флота ее Величества, британского дипломата в Югославии и в Ливане, члена палаты лордов виконта Норвич, чья церковь вслед за Рожером II повторила путь от Святого Патрика к крипто-Православию, через аббатство Мон-Сен-Мишель, только подтверждает аналогию мировосприятия этого архитипичного англичанина с романом Михаила Булгакова, но окончательно раскрывает свое значение та мозаика смыслов, которую король Сицилии заложил в свою художественную программу, при сравнении грустного очарования Христа Пантократора в Чефалу, "печали в Его глазах, открытости Его объятий и даже двух отдельных локонов, спадающих на лоб", с "милосердием и состраданием" Христа на мозаике Деисуса в Святой Софии, являюшейся продолжением художественной традиции Христа Патократора в Дафни, заказанной Михаилом Палеологом 15 августа 1261 года, в честь окончания 57-летнего владычества цивилизационного христианства над Святой Софией.
No comments:
Post a Comment